И я это сообщение видел, пока не добрался до самого приличных из напечатавших рапорт GMBDR. То, что погромщики исполнили наказ братьев-мусульман без всякой фетвы, это понятно. Другое дело, что заметку... неразумных... лонобойцев... Мигньюза перепечатал своим тот же мусульманский портал euromus.org как очередную фетву, ни больше ни меньше.

Фетва фетве рознь. Одно дело хорошая фетва, например Юсуф Кардави издал фетву - нет никаких возражений относительно пения женщин, при условии, что оно будет в рамках шариата, которые включают в себя отсутствие запретного и призыва к нему в словах песен, а также он сказал, что песни не должны сопровождаться танцами и алкоголем, и ее можно перепечатать, и совсем другое фетва плохая, когда зовут кого-то резать. В любом случае любую фетву мусульмане переводят на свои языки и печатают без оглядки на наши немусульманские сайты. Поэтому ничего зазорного не вижу, если наши новостные сайты раскажут про очередную кровавую фетву, но только от настоящего ученого авторитета, про которого никто не скажет - ты самозванец, мелкий клоп, и фетвы издавать тебе не положено.

Однако если такое сообщение пойдет вместе с призывом к нашим туристам немедленно покинуть Синай или Турцию, то вместо призыва к убийству мы получим благое дело и отговорим беспечных любителей дешевизны от смертельной поездки.

Я-то согласен, а как же халява?

Ему-то, стоящему на перепутьи, и пригодится статья новостного сайта о новой кровавой фетве. А безголовому никакие отличия подлинных фетв от напридуманных не помогут.

У мусульман желанное смиряется перед законом фетвы, иначе бы нас давно бы перерезали как в Ярибе. Фетва вещь серьезная, а не науськивание Растопчина:

"— Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, — говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу; — Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!

Народ молчал и только все теснее и теснее нажинал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего-то неизвестного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно-широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.

— Бей его! Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! — закричал Растопчин. — Руби! Я приказываю! — Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.

— Граф!.. — проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. — Граф, один Бог над нами... — сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.

— Руби его! Я приказываю!.. — прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.

— Сабли вон! — крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.

Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула передних и, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.

— Руби! — прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.

«A!» — коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.

«О Господи!» — послышалось чье-то печальное восклицание.

Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся у Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалась мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и проглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.

Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его...

«Топором-то бей, что ли?.. задавили... Изменщик, Христа продал!.. жив... живущ... по делам вору мука. Запором-то!.. Али жив?»

Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад." (с)

Согласен, дуализм сплотки фетва-погром не соответствует строгой последовательсти деньги-стулья (утром деньги, вечером стулья). Каирская толпа руководствовалась не фетвой, а простым и понятным призывом громить посольство, и один из аргументов инициатора погрома был неотразимым - он изучал мусульманское право. Но посольским от этого было не легче.

Вот они, эти милые лица погромщиков.

И нраву трезвого.